Эрин Моргенштерн - Ночной цирк [Litres]

Ознакомительный фрагмент

Кивнув, Селия переводит взгляд на куклу. На фарфоровом личике, растянутом в бессмысленной улыбке, нет ни единой царапинки, ни намека на то, что еще недавно оно было разбито вдребезги.

Девочка бросает куклу под кресло, где она и остается лежать, когда они уезжают из театра.

Человек в сером костюме на неделю вывозит мальчика во Францию, однако это не совсем каникулы. Отъезд был неожиданным; небольшой чемодан упаковали без его ведома.

Мальчик склонен предполагать, что его ждет какой-то необычный урок, но о занятиях ему не говорят ни слова. Под конец первого дня ему начинает казаться, что их приезд преследует исключительно гастрономические цели: он пробует все новые и новые виды сыра и зачарованно вдыхает восхитительный аромат свежеиспеченной сдобы в булочных.

В притихшие музеи они приходят уже после закрытия. Мальчик безуспешно пытается ступать так же неслышно, как его учитель, и болезненно морщится, когда эхо шагов разносится под сводами пустых залов. Он не расстается с блокнотом, однако учитель считает, что увиденное лучше хранить в памяти.

Как-то раз его отправляют на вечерний спектакль.

Он думает, что его ждет театральная постановка или балет, однако представление, на которое он попадает, довольно необычное.

На сцене он видит человека с небольшой бородкой и гладко зачесанными назад волосами. Его руки в белых перчатках порхают, словно птицы, на фоне черного фрака, показывая несложные фокусы, подчас весьма небрежно. Из клеток с дверцами в днищах исчезают голуби, носовые платки появляются из кармана, чтобы через мгновение скрыться за манжетой.

Мальчик с любопытством разглядывает фокусника и немногочисленных зрителей. Происходящее на сцене явно приходится им по душе, и они, как водится, разражаются аплодисментами.

Когда он делает попытку обсудить с учителем увиденное, тот говорит, что они смогут побеседовать об этом только после возвращения в Лондон в конце недели.

Следующим вечером мальчика приводят в театр повнушительнее и вновь оставляют там одного. Он впервые в столь людном месте, так что немного нервничает при виде битком набитого зала.

Человек на сцене выглядит старше, чем вчерашний фокусник. Фрак у него более изысканный. Движения более четкие. Каждый фокус необычен и поражает воображение.

Он срывает не просто аплодисменты, а настоящие овации.

И этот фокусник не прячет платки за шелковыми манжетами. Птицы появляются из самых неожиданных уголков театра, клеток у них нет и в помине. До сих пор мальчику доводилось наблюдать подобное только во время уроков. Это нечто из разряда волшебства и наваждений, которые ему было неоднократно велено держать в строжайшей тайне.

Мальчик аплодирует, когда чародей Просперо выходит на прощальный поклон.

И вновь наставник отказывается отвечать на вопросы ученика до тех пор, пока они не вернутся в Лондон.

В лондонском доме его встречает знакомая рутина, словно она никогда и не прерывалась. Человек в сером костюме первым начинает разговор, попросив мальчика описать разницу между двумя представлениями.

– Первый человек использовал различные механические приспособления и зеркала, чтобы заставить публику видеть только то, что ему нужно. Создавал для них иллюзию происходящего. Другой, носящий имя герцога из шекспировской «Бури», вроде бы делал то же самое, но без зеркал и отвлекающих уловок. Так же, как это делаете вы.

– Молодец.

– Вы знакомы с ним? – спрашивает мальчик.

– Знаком, и уже очень давно, – отвечает наставник.

– Он тоже учит своему искусству других, так же как и вы?

Мужчина кивает, но воздерживается от дальнейших объяснений.

– Почему люди в зале не чувствуют разницы? – спрашивает мальчик.

Для него эта разница очевидна, но в чем именно она заключается, он объяснить не может. Это нечто, что он не просто наблюдал – он это почувствовал.

– Люди видят то, что хотят видеть. А в большинстве случаев – то, что им скажут видеть.

На этом беседа заканчивается.

И хотя впоследствии у них еще случаются подобные, отдаленно напоминающие каникулы поездки, больше мальчика не отправляют на представления фокусников.

Перочинным ножом чародей Просперо один за другим режет пальцы собственной дочери и молча ждет, когда ее слезы иссякнут и она будет готова исцелить свои раны.

Капли крови устремляются обратно. Кожа срастается, разомкнутые края порезов находят находят друг друга, и раны полностью закрываются.

Когда все остается позади, плечи Селии, мгновение назад напряженные до предела, расслабленно опускаются, и она облегченно вздыхает.

Дав дочери лишь несколько секунд отдыха, отец вновь вскрывает ее только что исцеленные пальцы.

Человек в сером костюме вынимает из кармана платок и бросает на стол. Приглушенный стук, с которым он ударяется о поверхность, указывает на то, что складки батиста скрывают что-то тяжелое. Мужчина поднимает уголок ткани, и содержимое платка – одинокое золотое кольцо – выкатывается на стол. На потускневшей поверхности можно разглядеть гравировку. Мальчику кажется, что это латынь, однако надпись выполнена столь затейливой вязью, что слов ему разобрать не удается.

Человек в сером костюме убирает платок обратно в карман.

– Сегодня речь пойдет об узах, – объявляет он.

Когда урок переходит в стадию наглядной демонстрации, он велит мальчику надеть кольцо на палец. Сам он ни при каких обстоятельствах к мальчику не прикасается.

Когда кольцо начинает врезаться в кожу, мальчик пытается сдернуть его с пальца, но все его усилия тщетны.

– Эти узы нерушимы, мой мальчик, – говорит человек в сером костюме.

– С чем же они меня связали? – спрашивает мальчик, с беспокойством разглядывая шрам на том месте, где несколько секунд назад было кольцо.

– С обязательством, которое давно уже было возложено на тебя, и с человеком, которого ты еще нескоро встретишь.

Впрочем, в настоящее время эти детали несущественны. Это всего лишь необходимая формальность.

Мальчик кивает и больше не задает вопросов, но ночью, оставшись в одиночестве, он никак не может уснуть, часами разглядывая в лунном свете шрам на руке и гадая, с кем именно его связали невидимые узы.

За тысячи миль от Лондона, в заполненном до отказа театре, человек на сцене срывает восторженные овации, а за сценой, укрывшись в тени старых театральных декораций, свернувшись клубочком, плачет Селия Боуэн.

Le Bateleur

Лондон, май – июнь 1884 г.